Ко мне на уроки часто приводили директоров, завучей, не говоря уже о военруках, для которых достаточно часто приходилось давать открытые уроки. И если директора, завучи, да и просто учителя были специалистами по вопросам построения урока и замечали малейшие мои промахи в этой части, то военруки видели другое: неточности в оформлении военного кабинета, ошибки в форме или содержании доклада командира взвода, форме одежды учащихся, правильности моих команд да и многих других элементах НВП. Но думаю также, что многих из гостей я просто «давил» богатством и насыщенностью кабинетов, поэтому они и были вполне снисходительными в оценке урока. Помню, как на разборе одного урока в присутствии директора института усовершенствования учителей завуч одной школы сказала: «Вы обратили внимание, что он (я, то есть) за весь урок не взял в руки мел». А зачем он мне был нужен? Тема урока и вопросы высвечивались на электрическом табло. По самым мелким вопросам у меня было по три-четыре красочных плаката, результаты опроса выдавала моя машина - пульт с электрическими цифровыми лампами. Хронометраж, допустим, по нормативам разработки и сборки АКМ, одевания противогаза и др. высвечивался на больших специальных часах, домашнее задание было записано на отдельном стенде… Сюда же стоит добавить, что я научился достаточно чутко улавливать веяния моды: межпредметные связи, партийность и материалы последнего съезда или еще какие-то последние указания я обязательно включал в открытые-то уроки. В то же время, у многих военруков проявлялся какой-то зуд: они просто выискивали малейшие несоответствия инструкциям или тому, что лично им казалось правильным.

Нужно заметить, что мое поколение военных руководителей в значительной массе были участниками войны. Многие из них не имели не только высшего, но даже и среднего образования. В порядке шутки вспомнились такие их «перлы»: «Учителька», «Давайте поздоровкаемся»… И все же несмотря на дополнительный труд при подготовке к открытым урокам и волнение при их разборах, я извлекал много полезного для себя и со временем по оценке Рафики Бекеновны, а она для меня в вопросах педагогики была непререкаемым авторитетом, я стал давать вполне приличные уроки. Впрочем, со временем я стал и своё мнение отстаивать. Вот три вспомнившиеся случая, без особых подробностей:

Наши завучи сделали мне замечание, что у кого-то из учеников по огневой подготовке, которая проводилась в течение всей четверти, в журнале стояли оценки, допустим, 1-2-3-4-5, а я поставил ему за четверть «отлично». Я понимал, что педагогические правила не разрешают подобного при освоении разных разделов программы: например, Пушкин, Лермонтов, Тургенев. Но у меня-то только стрельба. За что же я поставлю тройку или четверку, если он стреляет на отлично, хотя в начале четверти стрелял и слабо. Он научился и сейчас стреляет отлично. Я, правда, чуть ли не с самого начала (а у меня сохранились журналы за все семнадцать лет) вел еще и свой журнал, прикрываясь тем, что у меня недопустимо корявый почерк, да и журналы наши велись на казахском языке.

Как-то один из проверяющих был у меня на первом и третьем уроках (оба урока были в параллельных десятых классах и по одной теме). А потом при разборе сделал замечание, что оба урока были одинаковыми, не внес, мол, разнообразия. Не знаю… Классы и ученики-то были совсем разные - другие.

Я несколько расширил ритуал начала урока. Построение перед началом урока я проводил в коридоре перед дверьми класса, где у меня было устроено прекрасно оборудованное место для построения. Проверку и доклады командиру взвода делали командиры отделений, а он уже мне - тем самым я привлекал много учеников к строевым действиям и, главное, к тому, что в армии называется строевой сплоченностью, в данном случае взвода. Обвинили, что отрываю время от урока. Ну, во-первых, кроме двух-трех первых уроков, когда я учил их этому, времени на все это уходило не более трех минут, которые компенсировались тем, что тема урока у меня высвечивалась на табло, перекличку я не проводил, т.к. командир взвода давал мне маленькую строевую записку, которую он составлял по результатам докладов командиров отделений во время построения. А там кроме отсутствующих были и опоздавшие, что было крайне редко, и нарушившие форму одежды. Но главное: а почему предурочное построение само по себе не является уроком?

Конечно, как и все учителя, к открытому уроку я готовился специально. Хуже было, когда на урок приходили неожиданно, без предупреждения, особенно если приходило большое начальство. Так однажды минуты через 3-4 после начала, не предупредив даже директора школы, ко мне на урок пришел заместитель министра Сидоров и привел с собою человек десять заведующих ОблОно (они были у него на каком-то совещании). Другой раз на урок по строевой подготовке мой министерский шеф Петр Фомич Коротков привел начальника отдела НВП минпроса СССР полковника Аверина. Ну а наши военные от РВК до штаба округа вообще не имели привычки предупреждать о своем прибытии в школу - приезжали и прямо вваливались на урок. И ладно если это был наш райвоенком полковник Жуматаев, хуже, когда ко мне дважды на урок пришел зам. командующего округа по ВВУЗам. Я понимаю, что не могли его везти в плохую школу, но позвонить-то можно было бы. Я просил их об этом. Обещали. Но продолжалось по-прежнему. 

Прежде чем описать всю учебно-материальную базу, которую нам удалось создать к началу восьмидесятых годов (мы всё закончили к 82 или 83 учебному году, значит на это ушло 10 лет работы в школе), расскажу еще об одном из многих случаев «выбивания денег», которые давали нам возможность довести учебно-материальную базу до полного соответствия нормативным требованиям. Я уже написал, что нас проверял штаб ГО, после чего вышел приказ о создании в каждой базовой школе специального оборудованного класса ГО и о выделении для этого денежных средств. Так вот, в семь районов такие деньги выделили, а нам не дали, сославшись но то, что в приказе сказано, что у нас уже имеется кабинет ГО. А деньги нам нужны были позарез и не для класса ГО, а для стрелкового тира, который по значимости составил бы большую половину всего учебного комплекса НВП. Перечислю, где с просьбой о выделении денег на строительство стрелкового тира побывал я не единожды: РайОНО, ГорОНО, минпрос, рай- и облвоенкоматы, штаб округа, райком и горком партии. При этом я ходил не просто с разговорами, а с примерными чертежами и расчетами стоимости. Везде мне выражали сочувствие и понимание и давали советы типа «найдите себе шефов, которые помогут построить тир». Подобная «помощь» у нас была хорошо отработана. И это останавливало многих: походят-походят и плюнут.

Я пошел на определенную провокацию: взял и написал жалобу в горисполком на своего начальника, заведующего ГорОНО, в которой указал, что распоряжение горисполкома тот не выполняет. Рафика Бекеновна, прочитав, сказала, что я сошел с ума - жаловаться на зав. ГорОНО. Я все равно поставил две подписи. Сам подписал, а против фамилии директора написал, что она отказалась подписывать. Школы в городе курировала Нина Николаевна Жаворонкова, очень жесткий человек. Я пару раз присутствовал при ее разговорах с различными работниками: металла в ее голосе хватало. Наш зав. ГорОНО боялся ее как огня. Письмо попало к ней. Она дала команду, и нам немедленно выделили 8 тысяч рублей, которые я просил. Сумма для школы в то время достаточно большая.

Нужно сказать, что в подготовительных работах по строительству нашего тира принимали участие все школы района. Когда у нас при школе был районный лагерь, я уговорил военруков, чтобы они по одному дню отработали на углублении земли, затаскивании кирпича и т.п., а потом я им давал пострелять, т.к. наш тир был первым в районе и одним из первых в городе. Таким образом, к началу восьмидесятых годов у нас был оборудован полный комплекс начальной военной подготовки. Еще один полный комплекс был в СШ №5. Но им было легче, т.к. их шефом был штаб КСАВО. Правда, после большой проверки в 1983 году штабом КСАВО школ города и области эта работа активизировалась, и к моему увольнению в 1989 году в городе было примерно 40% школ, имеющих, разного качества, конечно, полные комплексы учебно-материальной базы НВП.

Мне хочется перед самим собой похвастаться. Приятные воспоминания - это приятные эмоции. Тем более что как бы я в своих разговорах ни притягивал коллектив школы в качестве соавтора создания учебно-материальной базы НВП, и я, да и все, кого это касалось, знали, что это в основном моя заслуга.

Но до этого еще одно. Где-то с конца семидесятых годов я стал нештатным инспектором РайОНО по НВП, что-то вроде старшего военрука. Правда, курировала НВП и ГО кто-то из штатных инспекторов РайОНО. Но она, во-первых, была сильно загружена общешкольными вопросами, а во-вторых, очень во многих вопросах НВП просто не разбиралась, хотя мы и звали ее «нашим фельдмаршалом». И по всем вопросам НВП и ГО она полностью полагалась на меня.

Я начал эту работу с того, что активизировал связку РайОНО-РВК-школы: не было дня, чтобы между ними не проводились хоть какие-то переговоры. Потом совещания, разбор ситуации. Думаю, что решающим было то, что я сумел вовлечь в эту работу райисполком (сначала Бориса Васильевича Мещерякова), а потом и райком партии (сначала Андрея Поликарповича Заикина, бывшего полковника-пограничника, затем Валентину Григорьевну, а потом и второго секретаря Прибосного Василия Карповича). Получилось, что различные указания, которые готовил я, давались как бы от имени райкома партии. А это уже было совсем другое звучание. И через пару лет наш район вышел по НВП на первое место в городе, состоявшем из 8 районов.

А теперь более подробно о нашей материальной базе. Перечислю не по важности, а начиная с угла школьного здания.

Комната для хранения оружия находилась в небольшой комнатке (стены, полы и потолки бетонные). Двойные двери выходили в военный кабинет и были связаны с пультом сигнализации вневедомственной охраны милиции. Комнату я разделил на две части металлической решеткой. В большой части находились защитные костюмы, около сотни макетов автомата Калашникова, которые изготовили в специализированной мастерской ДОСААФ Ростовской области, а я упросил АН КазССР их оплатить. Там же было много другого вспомогательного имущества. В маленькой половине находились металлические сейфы, в которых хранились малокалиберные винтовки, учебные АКМ, мины и гранаты. Порядок хранения оружия проверяли (и довольно часто) КГБ, МВД, райотдел милиции, РВК, ГорОНО, минпрос, а в остальных школах района проверял еще и я.

Военный кабинет располагался в самом большом классе (12 метров в длину). Так как из-за длины мне плохо было бы видно ребят, сидящих сзади, я упросил строителей и они сделали полы «лесенкой». Стены были оформлены солидно и красиво в художественной мастерской пединститута. Оформление точно соответствовало требованиям инструкции. Небольшая самодеятельность допускалась только в оформлении, а порядок размещения, содержание и другое должно было точно соответствовать инструкции. Столы, покрытые светлым пластиком, были пронумерованы, и за них садились постоянно одни и те же ученики, а состояние столов контролировали командиры отделений. И если Рафика Бекеновна регулярно меняла мебель в учебных классах, то я, как получил мебель в 1976 году, так и сдал при увольнении в 1989 году (ни на одном столе не было ни выбоин, ни царапин). На столе, на тетради, на противогазе, на учебнике и др. у каждого ученика стоял свой номер (один и тот же), это приучало ребят к порядку, а мне было легче контролировать состояние имущества. Передняя стенка была отодвинута от основной кирпичной стены на три четверти метра, она была сделана из фанеры на каркасе из толстых брусьев. На стенке кроме положенного по инструкции оформления были встроены четыре больших электрифицированных стенда, изготовленных в досаафовской мастерской: «Разборка и сборка АКМ», «Траектория полета пули», и др. Управление всеми стендами было выведено на общий пульт, с которого я имел возможность их демонстрировать. Вверху высвечивались тема урока и основные вопросы. Там же были установлены радиоприемник и телевизор, магнитофон, магнитная доска, за которой был экран для демонстрации кино (экран был дневного видения, а кинопроектор «Украина»). Учебные кинофильмы мне давали по старой памяти у Володи Лобанова на окружной кинопрокатной базе. На роликах передвигались две большие классные доски. 

Большой стол учителя был покрыт толстым текстолитом, на нем, как правило, ребята сдавали зачеты по сборке и разборке АКМ. В стол под толстым оргстеклом были вмонтированы проигрыватель и магнитофон. На столе при необходимости я устанавливал большие (50х50 см) часы-табло, где показывалось не время, а оценки за разборку и сборку АКМ, одевание противогаза и другие нормативы: 2,3,4,5. У меня был и обычный секундомер, а этот использовали ученики при тренировках. И интересно, и помогало.

Оформление военного кабинета в сжатой форме, конечно, раскрывало все содержание учебной программы, но у меня были и около двухсот больших и красочных плакатов, с двух сторон наклеенных на картонное основание, множество диафильмов и диапозитивов (о кинофильмах я уже упоминал). Главной задачей военного кабинета я считал создание атмосферы военного помещения: ученики были в военных рубахах, столы в классе стояли на установленном УВС (устав внутренней службы) отдалении от стены, были внутренние описи и прочее. Бесцельно рассматривать картинки и очень хорошо исполненные чеканки я ребятам не позволял. Впрочем, один из первых уроков я тратил на то, чтобы детально знакомить ребят со всеми элементами учебно-материальной базы.

Методический кабинет НВП. Я уже рассказал, что отдельного методического кабинета по НВП в других школах Казахстана не было. Нашим же пользовались многие военруки и не только нашего района: они брали у меня различные методические разработки, плакаты, диафильмы и многое другое (возвращали, обычно, после многократного напоминания). Оформление кабинета я взял из Тониных книг по методике преподавания истории, приспособив материал к НВП. Кроме того, у меня был большой стенд с фотографиями всех командиров отделений и взводов за все семнадцать лет моей работы. Были и фотографии наших выпускников - курсантов военных училищ и тех, кто стал офицером. Но главным, конечно, было большое количество различной литературы (учебников). Ребята, так сказать, «добровольно-принудительно» сдавали мне свои учебники после окончания школы, а т.к. все учебники и тетради были обернуты выданной мной специальной белой толстой бумагой и имели однотипные надписи, то при сдаче всё было аккуратным, без «картинок» и ненужных надписей.

И все это было сведено в картотеки, общую и по темам программы, что было очень полезно, т.к. открыв какую либо карточку по определенной теме, можно было найти целый перечень источников из имеющегося у меня материала. Правда, для создания всего этого, мне пришлось очень много потрудиться. Но мне нравилось. И я не просто это делал, а все время думал, что бы сделать еще.

Кабинет Гражданской Обороны (ГО). Так же, как и военный кабинет, он был оформлен в мастерской пединститута (военный кабинет, кабинет ГО и рекреации были оформлены в едином стиле, но отличались по цветовой тональности). Здесь также была фанерная стена, в которую были вмонтированы четыре электрифицированных макета приборов ГО и проигрыватель. Посередине стоял большой стол-макет местности и места для размещения 18 учеников (остальные сидели за столами, как в военном кабинете). Макет был огорожен оргстеклом. Это я сделал после пары набегов малышни, которым очень нравилось таскать маленькие макеты танков, пушек, солдат и т.п. Была у меня длинная указка с электролампочкой на конце, а в передней стенке из оргстекла было вырезано круглое отверстие 20-25 см диаметром. Все приборы были запитаны через понижающий 12-вольтовый трансформатор, который мне изготовили в мастерской у Володи Лобанова. 

Зал-рекреация. Все три перечисленные кабинета выходили в одну рекреацию, которую я превратил в зал, оформленный по военно-патриотической тематике. На полу ярко и красиво было обозначено место построения взвода (класса), как это предусмотрено строевым уставом. Перед строем - большое зеркало и образцы формы одежды и причесок. Был большой стенд с нашими наградами: от РайОНО до минпроса СССР - получали практически ежегодно, а также от космонавта Берегового и маршала Баграмяна, который ведал всесоюзной игрой «Зарница». Был стенд с показом образцов основных видов вооружения НАТО, которые я раздобыл в разведотделе нашей дивизии, отдельный стенд с чисто армейской доской документации дежурного по роте с набором всего положенного: повязка, ремень, макет штык-ножа, все подобающие инструкции, «грибок», тумбочка и другое. Невдалеке стояло знамя с орденскими лентами. Был стенд с погонами от рядового до полковника. То, что было много настоящего, а не на картинках, значительно облегчало ребятам запоминание - все это входило в учебную программу.

Другое. Далее по коридору были стенды по межпредметным связям, связям различных предметов с военным делом, о значении русского языка в военном деле. Школа у нас была городская, и большинство ребят прекрасно говорили по-русски. Но то, что понятно городскому парню, не всегда давалось, допустим, девочке из аула. А у нас были и ребята из отдаленных областей, которые многое из имеющегося у нас видели впервые. Настоящие погоны, знамя, пост дежурного, разметка строя на полу и многое другое - все это значительно облегчало им изучение материала НВП. Дальше по длинному коридору был большой стенд во всю его длину с исполненными чеканкой и раскрашенными цветной эмалью (точно как настоящие) всеми боевыми орденами и медалями от Золотой Звезды Героя Советского Союза до медали «За Победу» с описаниями-статусами внизу.

Большая раздевалка в школе (1176 учеников) была ограждена красивой фигурной решеткой. Я завесил ее большой картой Великой Отечественной войны, а вокруг - картами отдельных боевых операций (10 Сталинских ударов).

Вспомнил, что в первом зале через всё помещение была протянута проволока, на которой висел выполненный Ермеком макет американского военного самолета, а перед ним флажки с указанием упреждений при стрельбе по нему на 1, 3, 5 корпусов самолета, было понятно, что это такое.

В коридоре к 40-летию Победы мы установили мраморный памятник (это в основном заслуга Рафики Бекеновны) с электрической имитацией Вечного огня и фамилиями наших школьных участников войны, в том числе погибших.

Музей Боевой Славы. Для музея мне выделили один из классов на третьем этаже (музей или уголок Боевой Славы входил в перечень полного комплекса УМБ НВП). Бывая в разных школах страны, я видел и совсем примитивные (просто набор картинок), и очень богатые музеи (40-я школа Москвы, где шефом музея был генерал Батов). У нас был достаточно хороший музей с набором различных экспонатов от осколков снарядов до Сталинских приказов. Но наш музей имел одну особенность, похвастаться которой могли далеко не все школы: в Алма-Ате жили и принимали самое активное участие в работе музея шестьдесят ветеранов 30-й Гвардейской Рижской Краснознаменной стрелковой дивизии, которая формировалась в Алма-Ате и не только принимала участие в освобождении Прибалтики, но и освобождала мой родной Алексин. Там, кстати, похоронен и командир дивизии, умерший в Воронеже, но перевезенный по его завещанию в Алексин. Наши старики выступали перед ребятами, помогали в переписке с ветеранами, собирали экспонаты. Должен сказать, что когда я выбирал дивизию для базы при создании музея, выбрать именно эту мне посоветовала Тоня, она обратила внимание, что эта дивизия освобождала Алексин. Кстати, в этой дивизии служили наши алексинцы. Я знаю Василия Малютина, умершего совсем недавно, Нину Богородицкую, Нину Полякову, Анну Будылину и других – это мои одноклассники.

И совсем не радостное: когда после декабрьских событий 1986 года в Казахстане стал усиливаться национализм, у нас в школе я услышал голоса, что нужно было за музейную основу брать более «казахскую» воинскую часть (сейчас в группе ветеранов был только один казах – Халимулдин Акинтай).

Наружная (во дворе) часть комплекса. Кроме одного прохода между корпусами школы, где была дорожка к входу в школу со двора, все остальное я «прибрал к рукам». Рядом со своим кабинетом я заасфальтировал всю площадку и расчертил строевой плац, немного, правда, уменьшив размеры - ребята и особенно девочки были у нас не крупные. Там же оборудовал полный караульный городок и площадку ГО. Все это я оснастил настоящими, как в армии, стендами на металле. А рядом с забором на многослойной фанере почти в натуральную величину установил профиль танка с ярко выделенными наиболее поражаемыми его точками. С другой стороны двора я оборудовал военно-физкультурный городок с армейскими специфическими агитационными стендами. Должен признаться, что этот объект был больше для счета: наши физкультурники туда не очень-то рвались.

Стрелковый тир. Тир, несомненно, самое трудоемкое в строительстве и самое опасное при эксплуатации сооружение. Я проверял практически все школы города (по поручению ГорОНО, минпроса, горкома партии), но наш тир мне нравился, скажем так, больше других, хотя были тиры и на 50 метров. Правда, к концу 80-х годов в городе на 131 школу было уже 75-80 стрелковых тиров. Точнее, их следовало бы назвать местами для стрельбы из малокалиберного оружия, т.к. к ним относили и просто подвалы с подведенным освещением.

Наш тир был 25 метровый на 4 стрелковых места. На стенах (в начальной части тира) были плакаты на металле с правилами стрельбы, безопасности и нормативами. Один из моих помощников изготовил для каждого стрелка указатели попаданий на цифровых лампах, что давало им возможность корректировки стрельбы после каждого выстрела, а также позволяло каждому производить до 20 выстрелов за урок. У нас была годовая норма расхода патронов 8 штук на человека, попробуй тут научить. Но я доставал патроны, и наши ребята стреляли вдоволь, отсюда и высокие результаты. А основной акцент в НВП делался на стрелковую, строевую и физическую подготовку.

Я вспомнил мою Алексинскую школу, где перед входом вывешивались фамилии парней 9-х и 10-х классов и количество раз, которое они сумели подтянуться. И позор был тому, кто не укладывался в нормативы ГТО - очень желательно на «отлично». По аналогии с этим я изготовил стенд с не очень педагогичным названием «М-а-з-и-л-ы!», на котором вывешивал результаты стрельб, причем, плохие показатели записывал красным карандашом. Первоклашки постоянно крутились возле этого стенда, а слабых стрелков так и называли - «мазилы».

Малый класс ГО. Рядом с тиром была маленькая комната, в которой я оборудовал тоже маленький класс, убежище ГО - небольшую копию всего того, что должно быть в настоящем убежище.

Тактическое поле - это, пожалуй, сказано слишком громко. Но так было записано в инструкции. Можно ли было в городских условиях создать все, что предусмотрено инструкцией. У нас было немного свободной земли, и я всю ее забрал. А в большинстве школ не было и половины необходимого места для оборудования всего, что требовалось. Мы отрыли окопы, изготовили профиль танка, по которому бросали болванки противотанковых гранат. Кажется, вспомнил все, что было сделано в части учебно-материальной базы НВП. Появилась возможность для качественной подготовки к НВП.