Узбекистан

Февраль 1961 года - октябрь 1969 года

Итак, нас опять перевели и на этот раз на совершенно другой конец страны - в Узбекистан. Я помню, как молодые офицеры вспоминали (им это было легче вспоминать, так как они сравнительно недавно позаканчивали средние школы), что в школьных учебниках писалось о том, что царское правительство, чтобы убить Т.Г. Шевченко, сделало это резкой переменой климата, переведя его из Петербурга на Каспий. Нас же перевели аж из Заполярья.

Во главе первого эшелона уехал Прыгунов. Мне же достался второй эшелон. Сложность была не только в том, что на мою долю осталась подчистка всего и вся, но и в том, что наступили ужасные холода, температура опускалась ниже 40°. Это привело к тому, что у многих машин позамерзали задние мосты и коробки передач (масло в них, конечно), и мы просто «порвали» несколько мостов, поскольку пришлось таскать машины «юзом». Были большие сложности с крепежом техники: проволока на морозе лопалась. Погрузка длилась несколько суток, и мы так устали, что после отправки сразу завалились спать и проснулись не раньше чем через сутки.

В Карши, проехав поперек весь Советский Союз, мы прибыли 22 февраля 1961 года. Я помню, как встречавший начальник политотдела истребительной дивизии, куда нас поставили на обеспечение (наши, конечно, тоже все были), уговаривал нас одеть шинели. У них это называлось зимой, а нам после 13 лет службы на севере это казалось летом. Мы даже и не представляли себе, какое оно там лето!

Штаб и солдаты разместились за железнодорожной станцией в восточного типа казармах, которые назывались «Буденновские казармы». Надо полагать, что это были отголоски борьбы с басмачеством. Офицеры и сверхсрочники разместились в общем-то нормально, т.к. из военного городка недавно куда-то перевели авиационный полк, и рядом со штабом авиационной дивизии освободилось больше количество жилья. Мне достались две большие комнаты и кухня. В этой же квартире были еще две небольшие комнатки, куда потом вселились старший лейтенант Тилидида - начальник технического снабжения и служащая - Мария Тимофеевна. Я купил холодильник «Саратов», а потом по предложению мамы поменял его на её «ЗиЛ», который прослужил у нас лет тридцать, до самого отъезда в Израиль.

 

Карши
Город в Кашкадарьинской области Узбекистана. В период с 1926 по 1937 годы назывался Бек-Буди. Имеется один пединститут, мечеть Кок-Гумбез (16 век).
Прибыли мы из Заполярья 22 февраля 1961 года. Я уехал в конце 1962 года. Воспоминания - самые «жаркие», особенно после 13 лет службы на севере.
Был там еще неделю-полторы зимой 1968 года, когда наш полк летел с Ханабадского аэродрома (это 10-12 км от Карши).

С севера нас отправили совсем плохо. Как это часто делается в армии, укомплектовали самыми разгильдяями, собрав их из разных частей. Да и встретили нас не очень… Наши солдаты, прибыв в северном суконном обмундировании, так и ходили в нем до самой сильной жары. Нас влили в состав корпуса ПВО, которым командовал генерал-майор Вотинцев Юрий Всеволодович. Позже я узнал, что это сын одного из руководителей установления советской власти в Узбекистане, где-то в районе вокзала в Ташкенте стоит памятник.

Почему-то это поручили мне, и я несколько раз звонил Г.И. Файнбергу, заместителю командира корпуса по тылу, с просьбой ускорить поставку нашим солдатам обмундирования по сезону. Несколько раз он мне объяснял что он «выбивает» обмундирование в округе и немедленно вышлет нам, как только оно поступит. А когда я ему надоел, он посоветовал записать мою просьбу на магнитофон и ежедневно включать: обмундирование, обмундирование, обмундирование…

А вспомнилось мне это потому, что в 1968 или 69 году, когда я был уже командиром ОБАТО в Андижане, а Г.И. Файнберг заместителем командующего 12-й армией ПВО по тылу, где-то между Красноводском и Ашхабадом селевым потоком размыло железнодорожные пути и у нас образовался дефицит керосина. Мы из-за этого прекратили полеты, и я так же бомбардировал его и командующего просьбами о поставках горючего, а он повторил тот же совет, порекомендовав записать просьбу на магнитофон и каждое утро повторять ему: горючее, горючее, горючее…

И следует признаться, что если отсутствие обмундирования я по незнанию относил на счет недоработки нашего ближайшего начальства, то с керосином я понимал их бессилие, но все равно звонил, чтобы потом меня не обвинили в недостаточной требовательности, таковы были правила игры. Правда, с керосином дело обстояло иначе: у меня в НЗ были две тысячи тонн, а это примерно на полтора месяца полетов полка, но «НЗ» - это неприкосновенный запас.

В конце концов обмундирование нам дали. Но у нас появилась новая «болячка»: не приученные на севере остерегаться, многие наши солдаты рвали тутовник, который в сочетании с сырой водой давал обильные желудочные заболевания. Дело дошло до того, что к нам из Термеза прибыл эпидемиологический отряд. Трудно давалась нам акклиматизация. Не всем шла пища после мытья с хлоркой рук да и посуды. Многие не могли пить настой верблюжьей колючки - самое распространенное средство среди местного населения и солдат от желудочных расстройств, с мучениями привыкали к горячему да еще и зеленому чаю вместо привычной сырой и холодной воды. Дело дошло до того, что некоторые офицеры стали писать рапорта об увольнении. Хорошим воспоминанием остался отличный дешевый и в большом количестве виноград и много хорошего трикотажа, который напрямую в Узбекистан поставляла Япония, видимо, в обмен на хлопок.

Первым аэродромом, на который мы выехали, был аэродром Ак-Тепе (вблизи железной дороги Ашхабад-Красноводск) марыйской дивизии, где размещался полк Як-25. По дороге мы попали под «афганец» - природное явление похуже израильского «хамсина».

Пока разгружались на железнодорожной станции, Прыгунов, Вишняков и я поехали посмотреть близлежащие туркменские населенные пункты. И вот здесь запомнилась такая картинка: милиционер-туркмен толок сапогом помидоры у женщины-туркменки в большой корзине. Оказывается, у них было решение, по-видимому, сельсовета продавать помидоры по пять копеек килограмм, а она продавала по 7 копеек. Было это и дико и необычно: во-первых, для нас, северян, что по 5, что по 7 копеек помидоры были задаром, а потом, сам факт способа установления цен был необычен. Впрочем, мы потом довольно быстро привыкли к местным ценам на фрукты: очень крупные помидоры продавали по 15 копеек за 2 кг, а персики продавали в ларьках на улицах по 12 копеек за килограмм. Это я к тому, что потом писали, что Рашидов отобрал под хлопок практически все земли, в том числе и частные огороды. Не знаю, т.к. не касался этого, но базарные цены помню.

Аэродром строили, вернее реконструировали точно так, как это делали на севере, когда к нам на него села стая диких уток - перемешивали гравий с битумом. Для аэродромных работ погода здесь была значительно лучше, чем на севере: при сорокаградусной жаре смесь готовилась быстрее и качественнее, но для нас пекло было убийственным. Рядом с аэродромом протекал маленький арык с нежным названием «Золотой ключик». Беда была в том, что невдалеке выше по течению мыли и поили овец. Жара не давала возможности обращать на это внимания. Никто и не обращал. Я помню, как рядом со мной вынырнула голова с моржовыми усами, это был генерал Котов, командир Марыйской дивизии. Помнится, его потом назначили начальником штаба Ленинградской армии ПВО. Прямо, как Т.Г. Шевченко, только с точностью до наоборот.

За время работы на аэродроме мы один раз съездили в Фирюзу, бывшую шахскую (иранского шаха) резиденцию, расположенную в горном ущелье с большим количеством зелени и холодных источников. А один раз спустились к подземному озеру, распложенному, во-первых, на самой границе (за погранзаставой), а во-вторых, на глубине, семидесяти метров. Температура воды была не ниже 40 градусов с очень сильным сероводородным запахом. Говорили, что это древний целебный источник, помогающий от кожных заболеваний. Нечто подобное я видел позже и на Памире, но температура воды там была не более 25-30 градусов.

Но самым главным событием того года было то, что меня избрали секретарем парторганизации. Я и сейчас не очень четко представляю, как это могло случиться. А так как должность эта была «освобожденная», а я не принял во внимание опыта того инженера-подполковника из Архангельска (на аэродроме «Васьково»), то на должность начальника штаба тут же прислали какого-то старого майора на «дослуживание». Это сначала обернулось для меня печально, но потом все выровнялось и, больше того, дало мне возможность получить сносную должность и городскую квартиру в Алма-Ате (сначала, правда, в Андижане). Но об этом позже.

На следующий год мы готовили аэродром для новых тогда самолетов Су-15, готовили бетонное покрытие впервые за мою службу в инжбате. В этот же период уволился Николай Яковлевич Прыгунов, а на его место пришел подполковник Борисюк Алексей Павлович, а на его место начальника штаба - подполковник Климов Алексей Георгиевич. А я к осени 1962 года оказался за штатом, имея 20 лет календарной выслуги лет. Правда, для пенсии мне бы этого хватило, т.к. у меня было около 3-х лет фронтовых и 2,5 северных льготных лет выслуги. Но надежнее было иметь 25 календарных лет выслуги, да и уходить с должности секретаря парторганизации - капитанской должности - тоже не хотелось. И когда я просто отказался от следующего переизбрания на должность секретаря парторганизации, то оказался за штатом. Кадровики умеют утихомиривать заштатников. Сначала мне предложили должность замполита зенитно-ракетного дивизиона. Но, во-первых, я не политработник, во-вторых, я совершенно не представлял систему ЗРВ, а ехать переучиваться мне что-то не очень хотелось, и, в-третьих, там, где мне предлагали службу, не было ни места для учебы детей (их куда-то возили), ни для работы Тони, ни вообще мало-мальских условий жизни.

А когда у меня закончился двухмесячный срок нахождения за штатом, и мне стали платить только за воинское звание, а это совсем мало, я, кажется, стал более сговорчивым. Я и сейчас помню это состояние, состояние заштатника: туманные намеки и никакой ясности, «отфутболивание» наших кадровиков к кадровикам-политработникам и обратно, чувство невозможности обеспечить семью. Это особо было заметно после прямо скажем «сытой» жизни в Заполярье. Где-то я понимал, что «носятся» со мной лишь потому, что меня поддерживала академия с ее «поплавком». Но все эти рассуждения хороши, когда они касаются кого-то другого, а тут, я помню, состояние у меня было просто угнетенное.

И вот в этой обстановке от и.о. начальника аэродромного отдела подполковника Мороза Григория Лаврентьевича (наш инжбат был в его подчинении) поступило предложение: должность командира аэродромной роты в Андижанском ОБАТО. Прямо следует отметить: было обидно возвращаться к должности, которую занимал десять лет назад, да и по штату это была капитанская должность, а я давно уже был майором. Кроме того, я четко представлял, что меня встретят минимум с недоумением: майор, да еще и с академическим значком, на аэродромной роте - это мог быть только проштрафившийся офицер. Это мне, кстати, вскоре после прибытия и высказал тогдашний начальник авиации армии генерал Рубахин. Но было и другое: я возвращался в более-менее знакомую стихию. ОБАТО - это, конечно, не инжбат, но намного ближе зенитно-ракетного дивизиона, и главное, Андижан - областной город, значительно лучший даже, чем Карши, не говоря уже о месте дислокации дивизиона ЗРВ. Короче, я согласился во время телефонного разговора и тут же получил телеграмму о назначении.

О прибытии в ОБАТО следует рассказать подробнее, потому что уже сам момент прибытия сыграл большую роль в моей последующей военной судьбе.

Андижан того времени - областной зеленый и достаточно дешевый город, думаю, тысяч на 250-300 жителей. Расположен он в Ферганской долине, самой плодородной и густонаселенной области Узбекистана. Я позже побывал в Фергане, Намангане, Мургабе, Каканде и еще некоторых больших городах Узбекистана. Так вот, больше Андижана мне понравилась лишь Фергана с ее старинными, видимо еще дореволюционными частными русскими домиками со ставнями.

Маленькое отступление. В Андижанском полку вольнонаемным работал отставной подполковник, оставшийся от бывшей там когда-то дивизии. Он работал начальником учебного корпуса, но все (он тоже) называли его «начальником корпуса». У него был большой и сравнительно обустроенный частный дом с баней, виноградником и прочими благами. Так вот он по этому поводу говорил, что он строит социализм в отдельно взятой семье - для того времени достаточно смело, но близко к истине.

Наш авиационный полк воевал еще под Одессой. Там же ему было присвоено звание «гвардейский», а именно - «9-й гвардейский ордена Суворова 2-й степени Краснознаменный истребительный авиационный полк». Когда я был в Одессе, там чтили память летчиков полка: шесть первых могил у Могилы Неизвестному матросу - могилы летчиков нашего полка, погибших в боях за Одессу. А за время войны полк дал 24 Героя Советского Союза, в том числе четверо - дважды Герои: А.В. Алелюхин, В.Д. Лавриненков, П.Я. Головачев, Ахмет-Хан Султан (где-то прочитал «Амет») - его я видел еще в сорок четвертом году в Крыму в Воронцовском Дворце. Командиром полка в это время был подполковник Фетисов.

В Андижане также стоял радиотехнический полк, пять радиотехнических рот которого размещались по Памиру (от г. Ош до Хорога), отдельный дивизион светорадиообеспечения полетов (подполковник Долганов), ТЭЧ полка и 212-й ОБАТО, куда я и прибыл командиром роты.

Командир ОБАТО - подполковник Старостин Петр Петрович, начальник штаба - майор Мякушин Павел Кондратьевич, заместитель командира - майор Вторушин Александр Афанасьевич, зам. по тылу - майор Муравьев Александр Степанович, начальник автослужбы - капитан Княжев Михаил Ефимович. Имя и фамилию замполита забыл, он вскоре умер. Надо отдать им должное: все кроме Старостина, да и тот сомневался только первое время, встретили меня с пониманием и доброжелательно. Мало того, Павел Кондратьевич Мякушин, оставаясь за Старостина, что было довольно часто, через пару месяцев стал назначать меня и.о. начальника штаба. И еще о нем же. Когда я пришел в батальон уже командиром части, Мякушина уже не было. Он ушел куда-то в район Ставрополя командиром части.

Но вернусь к первой встрече, т.к. она предопределила всю мою дальнейшую службу. В штаб я прибыл уже под вечер. Мне сказали, что командир находится в районе гостиницы (это на территории военного городка). Возле гостиницы стоял полковник с артиллерийскими эмблемами. Создавалось новое формирование - дивизия ПВО в Алма-Ате, куда вливались все андижанские части, подчинявшиеся до этого прямо армии. Это был Деев Владимир Степанович, новый командир дивизии. В связи с этим он и объезжал части и знакомился с ними. Рядом с ним находился Старостин. Испросив по-уставному разрешения старшего по званию, я представился Старостину. Он выразил явное неудовольствие и сказал: «Ночуйте. А завтра я выясню все в отделе кадров армии». Я понимаю, Старостин стоял рядом с командиром дивизии, который, вполне возможно, делал ему какие-то замечания (позже я убедился, что Деев умел это делать), но его явное неудовольствие и вид, что он меня совершенно не знает (а мы с ним несколько раз встречались еще на севере, когда оба были начальниками штабов, да и аэродром мы у них ремонтировали месяц или полтора назад и тоже не раз встречались), все это сильно било по самолюбию. Впрочем, я был готов, что меня не будут встречать «у трапа самолета».