Московские встречи

     Он с трудом разыскал московский адрес, который указал ему Вадим. Тот недавно переженился и съехал к новой жене. Их с Вадимом отцы, фронтовые друзья, и после войны какое-то время служили вместе на севере, потом Пётр Михайлович демобилизовался и обосновался на родине в Москве. Их было три верных друга: два брата-погодка – Вадим и Саша, и он, годом младше Саши. Ему было наверное лет семь, когда братья перебрались с родителями в Москву. Старший, Вадим, пошёл по милицейской линии, дослужился до капитана в МУРе. Саша служил в КГБ в личной охране высокопоставленного партийного чиновника. Очень впечатлила его когда-то Сашина утренняя зарядка. Рано утром он проснулся на своём  диванчике, куда его, прилетевшего на пару дней в Москву, как обычно, пристроили на ночь. За неплотно прикрытой дверью тесной прихожей ритмично позвякивало что-то железное и тяжёлое. Он встал с диванчика и осторожно выглянул. Широкой спиной к нему стоял Саша и на вытянутых в стороны могучих руках покручивал полуторапудовые гири, к которым старыми капроновыми чулками были привязаны семикилограммовые гантели. 
    Братья попивали: Саша полегче, Вадим покрепче. Уволили их почти одновременно. Сашу по ускоренной процедуре. В ресторане известной в среде силовиков гостиницы Урал он не сошёлся с официантом в чём-то гастрономическом. Расстроенный непониманием, Саша уложил официанта под стол и заставил съесть спорный говяжий студень, после чего расплатился служебным удостоверением, тисненым кованым щитом, звездой и мечом, легко прошёл сквозь небольшой кордон из двух вышибал и швейцара и удовлетворенный вернулся домой к жене Валентине и дочурке. Наутро он получил в кадрах паспорт, вторично расписался о неразглашении тайн и пошёл устраиваться шофёром-грузчиком в соседний мебельный магазин. Сожаления по этому поводу он никогда не высказывал.
    Вадима уволили в два этапа, сначала перевели участковым на стадион Динамо, а позже уволили вовсе после того, как, коротая за пивом время в его скромном участке под трибунами стадиона, летучая опергруппа затеяла дружескую возню, и один из оперов выронил из-за пояса на бетонный пол табельный ПМ. Опер рассказывал потом, что ПМ и в тире-то через раз давал осечки. Но здесь выстрелил-таки. Пуля застряла в бетоне стены, отколов изрядный кусок штукатурки. Опер получил строгий выговор и неполное служебное соответствие, а Вадим устроился аргонным сварщиком на минус восьмом этаже под Красной площадью, где зарабатывал сейчас в три раза больше, чем когда тянул лямку в органах. 

    Уже темнело, когда он, следуя невнятному вчерашнему телефонному объяснению Вадима, разыскал наконец кирпичную пятиэтажку за двумя углами от кинотеатра «Эстафета». Грязноватый слежавшийся февральский снег давно не убирался, у подъезда, где в сером сугробе, почти сливаясь с ним, стояла видавшая виды немытая «копейка» с частным московским номером, было скользко. В тесной кухне за столом сидели хозяева, Вадим и Лена, и два незнакомых мужчины в цивильном: крепкий коренастый с сединой в аккуратно стриженых волосах и стройный молодой черноволосый красавец. На столе стояла початая бутылка пшеничной, вокруг неё были разложены по разнокалиберным тарелкам вареная колбаса, хлеб, солёные огурцы, на краю стола опасно балансировала пепельница толстого синего стекла с мятыми окурками. Две порожние бутылки валялись на потёртом линолеуме под столом. Вадим был, как обычно после первых двухсот, красный, медленный и молчаливый, Лена, наоборот, оживлённая и нервно-весёлая, прокричала: «О, наш доцент добрался! Привет, доцент!»
    Старший из мужчин со значением посмотрел на него и веско произнёс: «Борис». Черноволосый протянул руку: «Толя. Будем знакомы» - и дружески улыбнулся. Он тоже представился, быстро снял пальто и подсел к столу: «Ну, будем знакомы!» - он достал из сумки и поставил на стол две бутылки сорокаградусного бальзама, который производился у них на ликёроводочном и доставался по большому блату. Считалось, что их бальзам составляет конкуренцию знаменитому рижскому, добыть который было уж вовсе немыслимо. Сейчас, четверть века спустя, подзабытое послевкусие напитка вызывало образы мятной зубной пасты и чего-то, похожего на уайт-спирит. Впрочем, он, теперь давно уже непьющий, возможно, и ошибался. Борис тем временем подтянул к себе бутылку, неуловимым движением действительно большого пальца сбросил с неё тугую безухую пробку из желтой алюминиевой фольги, понюхал, удовлетворенно кивнул и налил себе в стакан под ободок: «Оно! То самое. И никакого запаха».
    Лена громко шепнула: «Ребята из семёрки, на перекур заехали». Она служила прапорщиком в техотделе центрального аппарата КГБ. Вадим пристраивался к Лене уже давно, задолго до того, как наконец перебрался к ней, поэтому они встречались втроём и раньше, когда он наездами бывал в Москве. Иногда на этих встречах присутствовали один-два парня из конторы, и его всегда поражало, как сильны эти ребята выпить. 

    Пригубили по сто пятьдесят за встречу. Бальзам очевидно пришёлся Боре по душе, он так и не отдал свою бутылку. Остальным пришлось довольствоваться содержимым второй, которую они попытались разбодяжить остатками водки. Получилось неважно, но главное, мало. Когда всё закончилось, он почувствовал, что захмелел. То ли долгий перелёт сказался, то ли бальзам, который он раньше пробовал лишь в виде незначительной добавки к водке или чаю, так подействовал, но его потянуло в сон. Остальные, однако, приняли другое решение. Толя сказал: «Вы тут отдохните чуть-чуть. Ленка, картошки, что ли, свари. Мы смотаемся… Деньги давай, доцент» - и весело рассмеялся.
    «Судьба», - подумал он, достал два червонца, отдал. Толя удовлетворенно кивнул, сунул деньги во внутренний карман чёрной кожаной куртки, в которую уже успел облачиться: «ОК». Он спросил: «Не дают же. Вечер уже?.. - посмотрел на часы, - полдесятого, не дают уже». Толя усмехнулся и подал Борису такую же, как у него, кожаную куртку. Борис тем временем медленно и сосредоточенно застёгивал молнию на поношенном зимнем полусапоге, потом выронил из кармана куртки связку ключей от машины, поднял их, помахал у него перед лицом: «Мигом. Одна нога здесь, другая… В общем, все ноги здесь». 
    Выпитое сказалось. Он потянулся за своим пальто: «Я с ними. Проветрюсь». Лена сердито попыталась его остановить: «Останься. Лучше не надо». Что она имела в виду, он понял потом.
    Он вышел. Борис уже сидел за рулём той самой «копейки» и аккуратно подгазовывал, Толя выталкивал её из сугроба. 
- «Я с вами», - сообщил он и уселся на промёрзшее заднее сиденье.
- «Ты только с Борей не разговаривай совсем, - сел и повернулся к нему Анатолий с переднего пассажирского сиденья, - совсем, понял?»
Он уже сообразил, что после бутылки бальзама, а перед этим-то наверное было и ещё, он точно не смог бы управлять своими Жигулями. 

    Тем временем они уже ехали. Борис сосредоточенно, как в перископ, смотрел прямо перед собой, Анатолий делал то же самое, словно помогая Борису контролировать неширокие местные заснеженные улочки. Машина быстро выбралась на Ленинградку. Движение в сторону центра было довольно плотное и медленное. Несмотря на минус десять-двенадцать, обработанный химией асфальт выглядел мокрым, да скорее всего и был таким. Борис уверенно направил машину под красный маячок в центральную резервную полосу, по которой редко-редко проносились высокородные Чайки и ЗИЛы, и вдавил педаль в пол. 
    Кое-где мёрзли одинокие гаишники в тулупах и валенках с галошами, но им как будто не было никакого дела до неопрятной «копейки», с небывалой скоростью мчащейся по запрещённой полосе. Он осторожно высунулся из-за плеча Бориса и взглянул на спидометр. Толя, не оглядываясь, левой рукой оттолкнул его назад на сиденье: «Сиди тихо». Но он уже и так сидел тихо. Хмель прошёл. Хотя спидометр, похоже, и не работал – стрелка лежала на правой полке циферблата – но было понятно, что так быстро ему не приходилось ездить никогда. Ленинградский, Горького, почта, Националь… Борис подогнал машину вплотную к входу в ресторан, остановился и откинулся на сиденье: «Вперёд».
    Анатолий быстро направился к небольшой очереди, которая мёрзла у высоких закрытых дверей ресторана. Он двинулся за Анатолием. Тот ловко обошёл взроптавшую очередь и уверенно постучал в толстое стекло, за которым маячил дородный седовласый швейцар в генеральской фуражке и нарядном мундире с галунами и сверкающими пуговицами. 
- «Наган из кобуры, удостоверение в зубы…», - подумалось ему с чувством превосходства над этими, мающимися в очереди.
Швейцар приоткрыл дверь: «Чего тебе?»
Неожиданно Толя рухнул на колени, протянул швейцару три червонца: «Батя, б… буду, сын родился, пропадаем!»

    Назад ехали уже потише. Борис всё так же молчал. Толя удовлетворенно потирал руки: «Можем ведь, если нужно, а!»
- «Боря, что за машина? У меня, вроде, поновее, но сто шестьдесят точно не может».
- «Она и больше может, если нужно, а! Работа такая», - весело ответил Анатолий. Борис аккуратно и всё так же молча вёл машину назад, где ждали их трезвеющие друзья.

    Вот интересно, к чему всплыло это в памяти? Ах, да, тогда тоже был снег.

 

<< предыдущая          следующая >>

______________________________________________________________________

​

|К читателю|  |Воспоминания отца-1|  |Воспоминания отца-2|  |Проза|  |Доцентские хроники| |Письма внуку|  |Поэзия|  |Контакты|